Сайт Вадима Воробьёва

Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0

Ч. 2. Стихотворения

С собой возьмёшь!
Очень дружно мы живём,
 Нам не страшен жизни шторм,
 Вместе мы с тобой танцуем и поём.
 
 2000
 
Милые женщины
 
 Милые женщины – вот и праздник ваш!
 Милые женщины – мы поздравляем вас!
 Что же сказать теперь в вешнюю пору?
Из слов изящные я лишь подберу!
 Припев:
 Вижу я тебя, любимая, в солнце радостного дня.
 Над землёй необозримой вновь встречаешь ты меня,
И по облакам из мрамора мы идём с тобой вперёд,
 Каждым вздохом в грудь вбирая свет великих звёзд!
 
Цветом весенним будьте вы для нас!
 Радостью страстною в каждый жизни час,
 Песнею нежности, звёздочкой в вечности,
 Мудрой попутчицей по бесконечности!
 
 Милые женщины, славим праздник ваш!
Милые женщины, все мы пьём за вас!
 И поднимая тост на праздничном пиру,
 Я сотни раз это всем повторю!
 
2000
 
 На семидесятилетие Рославльского медучилища
 
Тридцатый год, наш век был молод:
 Он улыбался и мечтал,
 Казалось, все прошли невзгоды,
Мир только счастья и желал.
 Наш город был простой и тихий,
Не знал от жизни много лиха,
 Размером вовсе небольшой
 С открытой чистою душой.
 Тридцатый год, как раз тогда
 С мечтой на долгие года
 Открылось это заведенье.
 Вот это было откровенье!
Без шуток. С тех-то пор оно
 Давным-давно привычным стало,
 Студентов тыщи поглощало
 И выдавало на гора
И медсестёр, и медсестричек,
 И фельдшеров, и фельдшеричек.
 Короче так: невест стада
На вкусы все, во все года.
 Год сорок первый – переломный,
 Ломалось всё, куда не глянь.
 Что было тряпкой – стало рвань.
 А наш студент неугомонный
Всем выпуском пошёл на фронт
 В той дикий, страшный, чёрный год.
И новых уж не набирали.
 Война, разруха и года,
 Двенадцать штук враз пролетели,
 В пятидесятых лишь сумели
 Работу вновь возобновить:
Учить, лечить, лечить, учить…
 Учить – нет слова чище, краше,
 В нём судьбы всех: и их, и наши.
 В нём суть развития Земли,
 Уж что бы ты ни говори!
 И тридцать лет прошли спокойно,
Наборы – выпуски росли,
 Всё было чинно, чётко, стройно.
Менялись здания тогда,
 И, если счесть, за все года
 Сменилось их четыре штуки.
 И, наконец, наш храм науки
 В центральном парке размещён,
 Чем был, конечно, он польщён.
 Потом пришли года другие:
Студентов меньше раза в три.
 Хитри, а хочешь, не хитри,
Но времена, увы, тугие.
 И если жаждешь позабыть,
 Кончай об этом говорить.
 Две тысячи. Последний годик
 Того столетия, что нам
 Дало и жизнь, и смысл, и муки.
 И мы глядим по сторонам,
 И тяжко нам от той разлуки,
 Которую двадцатый век
Готовит вскорости навек.
 Но путь богат, который пройден.
 Доцентов и профессоров,
 Которые вот здесь учились,
 И уж потом высот добились,
 На свете больше десяти.
 И этот факт не обойти.
 А тех, кто просто обучают
 Без званий и без титулов,
 В лабораторьях пропадают
 У препараторских столов,
 Никто не сможет подсчитать,
 Хоть в сотый раз начни опять.
 И тот, кто здесь преподаёт,
 Из этих стен когда-то вышел.
 Не знал он, что назад придёт,
 Но он пришёл по зову свыше.
 Путь – в человеческую жизнь.
 Путь, пройденный с своей страною,
 Прорвавшийся сквозь поле мин,
 Вобравший холоду и зною.
 И пожелать могу я лишь,
 Чтоб этот путь не завершался.
 А дальше чтоб он продолжался
 Да бурь сменяла счастья тишь.
 
 2000
 
 В предалёкой старине,
 В стародавнем царстве
Жили-были мудрецы,
 Седовласы старцы.
 
 Жили-были в терему,
 Горюшка не знали,
 Крестным словом с снадобьем
 Бедных врачевали.
 
 Ой ты, русская земля,
 Лес, поля и хаты.
 Путь по рекам, волочки
Да в лаптях ребяты.
 
 Эх, далёка старина,
 Стародавно время.
 Возвратиться посмотреть –
Непосильно бремя.
 
 То, что было, не вернуть,
Счастье за горами.
 Бесконечен жизни путь –
И мечты пред нами.
 
 Ой ты, русская земля,
 Солнце, мрак, туманы.
 Позавидуют тебе
 Басурмански страны!
 
 2000
 
Там, где святая в ножки клонится трава,
 Где росы холодом мне ноги обжигают
И нежные ласкают кудри мне ветра,
Там память с мыслью, ох как, подолгу гуляют,
 
 Мне часто видятся во сне и наяву
 Те годы детские наивные такие.
 И мать растапливает печку поутру,
 С отцом они ещё безумно молодые.
 
 Ах, это счастье невозможно передать,
 Когда всё ясно и светло, и всё родимо!
С подругами могу я босиком бежать,
 И это чувство осязаемо и зримо.
 
Проехала полмира на своём веку,
 Но нет милей, светлей и чище Новосёлок,
 С мороза где я быстро в хату забегу
 И заберусь на самый мягкий в мире полог.
 
 Благославляю те далёкие года
 И ту деревню, что мне Родиной явилась!
 Я убегала в жизни от тебя всегда –
 Ты за меня всегда отчаянно молилась!
 
 2000
 
 Открытая бричка размеренным бегом
спешит через лес в ясный день.
 И кони копытом пыль нежно сбивают,
 лишь шелест, лишь шёпот, лишь тень.
 А бричка тем временем уж на опушке:
 водни, солнца пламень и жар.
То едет к усадьбе у тихой речушки
 дородный красавец-гусар.
 
 В усадьбе отец, забияка и шулер,
 решил молодца оженить.
 Чем денег для карт, для вина, для пирушки
решил он, каналья, добыть.
 Гусар молодой не нарушит тех планов,
 на Машу раз взглянет как он,
 Так сразу поймёт, что стрелою Амура
 пронзён и навеки влюблён.
 
 И будет полна приключений помолвка:
разбойники, скачки, костры,
Кому-то – попойка, кому – мордобойка,
 азарт и кураж до зари.
 Но всё завершится красивою свадьбой:
фата, церковь, крест и народ.
 Радушные люди, счастливые лица
 в несчастный двенадцатый год.
 
Последние дни сладкой спячки России,
 уж дальше не будет таких.
 Война, декабристы, журнал «Современник»,
 да крымской кампании лик.
 Нам сладостен тихий закат у речушки
 и озера нежная гладь.
Кузнечики, звёзды, улыбка любимой,
 волос её тонкая прядь.
 
 2000
 
Бричка

Открытая бричка размеренным бегом
 спешит через лес в ясный день.
И кони копытом пыль нежно сбивают,
 лишь шелест, лишь шёпот, лишь тень.
 А бричка тем временем уж на опушке:
 водни, солнца пламень и жар.
То едет к усадьбе у тихой речушки
 дородный красавец-гусар.
 Припев:
 Последние дни сладкой спячки России,
 уж больше не будет таких.
 Война, декабристы, журнал «Современник»,
 да крымской кампании лик.
 
В усадьбе отец, забияка и шулер,
 решил молодца оженить.
 Чем денег для карт, для вина, для пирушки
 решил он, каналья, добыть.
Гусар молодой не нарушит тех планов,
 на Машу раз взглянет как он,
 Так сразу поймёт, что стрелою
 Амура пронзён и навеки влюблён.
 Припев:
 Нам сладостен тихий закат у речушки
 и озера нежная гладь.
Кузнечики, звёзды, улыбка любимой,
 волос её тонкая прядь.
 
 И будет полна приключений помолвка:
 разбойники, скачки, костры,
 Кому-то – попойка, кому – мордобойка,
 азарт и кураж до зари.
 Но всё завершится красивою свадьбой:
 фата, церковь, крест и народ.
 Радушные люди, счастливые лица
 в несчастный двенадцатый год.
 Припев:
 Последние дни сладкой спячки России,
 уж дальше не будет таких.
 Война, декабристы, журнал «Современник»,
 да крымской кампании лик.
 Нам сладостен тихий закат у речушки
 и озера нежная гладь.
 Кузнечики, звёзды, безмолвная вечность
 И вечная жажда мечтать!
 
 Цыганская песня

Солнца зной летний, душный, размашистый;
 Холод зимний, степная пурга.
 Так цыганская жизнь бесприютная
 В веки оные вдоль дорог шла.
 Припев:
 Эх, давай погоняй, погоняй-гоняй,
 Эх, давай-ка пришпорь-ка коней!
 Ветра вкус нежно гладящий локоны
 На меня со всей силой излей!
 Там, где солнце сокрылось за далями,
Там, где прячется солнышко дня,
Ты туда, ты туда, ты туда, туда
Отвези поскорей ты меня!
 
 То, что было, мертво и покоится
 В мраке тьмы, где хозяйка судьба.
 То, что будет, уж завтра откроется,
 Миг лови: в нём лишь жизнь и жива.
 
 Эх, цыганская пляска, пожар в крови.
 Страстью манит и молнией жжёт.
 Лишь колёс скрип чарующе сладостный
 Над землёю дар-ветер несёт.
 
 2000
 
Тебе так плохо? Ну и что же?
 С тобой печаль не в первый раз.
 Ты понимаешь, что ничтожен
И что спокойствие – мираж.
Ты понимаешь: через дебри
Идти до века твоих дней.
Ты дни желаешь по-пригоже,
 Но каждый новый шаг – трудней.
 Ты рвёшь и мечешь не на шутку,
 По морде хочешь дать судьбе.
Но воспаление рассудка
Вновь отразится на тебе.
 Из круга ход найти не можешь
 И безысходностью томим,
 Ты понимаешь всё на свете,
 Но жизнь мечты сжигает в дым.
Ты философски улыбнёшься,
 Припомнив лето, лес, грибы,
 А, может, море, или речку,
 Дымок привычный из трубы.
 И волны ржи, и волны моря
Тебя к рассвету понесут.
 Как драгоценного младенца
 Лучам восхода предадут.
 И будут вновь во сне смеяться
 Прошедшей правды голоса,
 Минуты прожитого счастья
 И глаз поутренних роса.
 
 2000
 
 В фиолетовых раскатах
 Небо солнцем разрыдалось,
Громом гласным сообщая
 Ветер свежести грядущий.
 Тёмный замок продырявил
 Шпилями долин свет ровный,
 В дрёму впал, припоминая
Саги древности лихие.
 В час вечерний, в час закатный
Тишиной живёт округа.
 Неестественным сияньем
 Холмы дальние воркуют.
 Речка – море среди фьёрдов
Лжёт, что цвет сменила, вовсе
 Ей не верит и травинка,
 Притаившаяся к ночи.
 На моём окне светлицы
О прибежище последнем
 Лист отживший все надежды
 Вздумал строить в час затишья.
 Человек, как лист некчемный,
Ветром вечности сотрётся,
 Прахом крошечек ничтожных
По Вселенной разовьётся.
 И пока ещё не сорван,
 Смысл ищи, хоть и печален,
Ведь не зря же набухают
По весне безумной почки.
 
 2000
 
 Морозец ударил и силой несметной
 Сковал на дорогах всю грязь.
 Снежок долгожданный пошёл неприметно –
 Вмиг осень с земли убралась.
 
 В деревне дровишки трещат в печке бойко,
 И воет дым чёрный в трубе.
 Подумай, крестьянин, к всем трудностям стойкий,
 Подумай сейчас о себе.
 
 Кому-то вязёнок, кому-то рубашек
 Навяжут и много наткут.
 За вечер в сенях наморозят ледянок
 И детям кататься дадут.
 
 Поедут по утру за сборкой навоза,
 Заглянут в дом к каждой семье.
 А вечером спать будут рано ложится
 И крепко заснут сразу все.
 
 Газета, когда-то, дойдёт до деревни,
 Лишь в городе радио есть.
 Народ отдыхает и сладенько дремлет,
 И есть в закромах, что поесть.
 
 Далёкое время, забытые страсти:
 Тому назад лет шестьдесят.
 Нас век изменил, и иные напасти
 Всех гложут и нас тормошат.
 
 Сменились эпохи, сменились столетья,
И тысячелетья прошли.
 Прошли, впрессовавшись лишь в десятилетья,
 Сменив облик нашей земли.
 
 А ты, человек, ты живи помня-зная,
 Что было и что не сбылось.
 Пускай тебя ритм, жизни ритм убивает,
 Но ведь до конца не убьёт.
 
 Ты стольких событий свидетель безгласный,
А сколько увидишь ещё!
 Познав жизни ценность, ты лишь повторяешь:
 ״Сложилось бы всё хорошо!"
 
2000
 
Лучей небеных побратим, весенний ветер мглу разгонит.
Свет солнца, был что нелюдим, кнутом судьбы вновь жизнь погонит Метели, вьюги и снега ещё сильны, но март беззвучно
Надежд рождает голоса, и с каждым днём они певучей.
 
 Мы знаем, цикл очередной закончен с этою весною,
Но жизнь ведёт нас в круг иной, где будет, может, больше зною.
Из круга в круг идём сквозь жизнь и путникам вокруг желаем,
 Чтоб путь был полем полевым и не было концов и края.
 
С годами жизни человек становится мудрей и выше:
 Не страшен груз скупых проблем и не пугают крики свыше.
 Самим собой он стал теперь, увы, порой был горек опыт.
 Как приз «Вот это человек!» раздастся восхищённый шёпот.
 
2001
 
 В голубой долине Франгестана
 В волнах ветра яблонь цвет плывёт,
 В голубой долине Франгестана
 Мысль несокрушённая живёт,
 
Там ходили табором цыганы,
 Там пылали страстные костры,
 И мечта, взмахнув двумя крылами,
 Утопала в бездне высоты,
 
 И Гяур куда-то ночью мчался,
 Чёрным солнцем ослепляя лунный свет,
 И Печорин так и не дождался
 Потаённой истины побед…
 
 В голубой долине Франгестана
 У ручья заплакала любовь,
 В голубой долине Франгестана
 Через смерть с ней встретимся мы вновь.
 
 2002
 
 Как надоели мне ребята
 Те, что у сердца в стороне,
И я ищу, как он когда-то,
 Путь при померкнувшей луне.
А впереди – другие вёсны,
 А впереди – другой рассвет,
 И ввысь взлетающие сосны,
 И жизнь дала второй совет…
 Не надо самооправданья,
 Не жди возмездия для тех,
 Чьи не услышим покаянья,
 И не твори добра для всех.
 Я вижу шелест океана,
 Я слышу гонку ста ветров.
Жизнь не уложишь в два кармана,
 И я иду на крови зов.
Сияньем солнца золотого
И нежным трепетом листвы,
 Восторгом памяти былого
 И полукругом синевы
 Так сладко нежно любоваться
 И вновь, и снова ожидать,
 Так томно, тихо улыбаться
 И крепко-крепко засыпать!
 
 2002
 
 Он много не хотел –
 Один всего лишь мир!
 И в мире – для себя
 Он сам и был кумир!
 
2002
 
Я реакционен
 И я ностальгичен,
 Толпой дискотечной
 Я неостоличен,
 В потоке всеобщем
 Идеей не тронут,
 С приказом: "Мочить!" –
 Против ветра развёрнут.
 Во мне накопились
 Все муки вселенной:
 Весь тлен и весь прах,
 И весь дух, что нетленный.
 Что делать мне после
 Воспевших свободу,
 Которой порабощены
 Все народы?
 Свобода нужна
 Оправданью богатства,
 А Вы, милый Пушкин,
 Мечтали о братстве?
 Вы, Лермонтов,
 Думали … лет через двести
Чем станут понятия
 Верности, чести?
Кто будет героем
 Безвремений наших,
 И что на суде
 Он положит на чашу?...
 
 2002
 
 На нашей Родине прекрасной,
 Где ночь в сто крат чернее мрака
 И жарче ада день ненастный,
 Там, как дождя, ждёт каждый знака
 Своей судьбы обыкновенной,
 Желая предсказать развитье.
 Жизнь человека – пепел бренный!
Какие могут быть открытья!
 Она – отрывочек короткий
 Из ленты мировых свершений,
 Всегда тяжёлый и жестокий,
 Будь ты простой, иль будь ты гений.
 Её прожить не можем чётко,
 Её мы рвём, её сжигаем,
 И лекарю внимая кротко,
 Её крушим и так сгораем.
 Миг переменит вектор смысла.
 Как дым развеются надежды.
 Всё будет не по нашей мысли,
 Хотя, всё будет так, как прежде.
 Но ночь и день всегда сменяют
 Друг друга, как прилив с отливом.
В край солнца птицы улетают –
 Крик эхом гикнется игривым…
 
2002
 
 Первопроходцы
 
Что об этом времени скажут? –
 Я слышал в восемьдесят восьмом году.
 Кто-то сказал: Это время не наше.
 Юматов – Другого уже не найду.
 А Друнина не присев на дорожку
Сказала просто: Я лучше уйду.
 
 Ты, Фрунзик, в холодном, ночном Ереване
О чём ты думал в последние дни?
 "Все ещё живы!" – Кобзон пел когда-то.
Все ещё живы, но не они.
 
Вам слава, слава, первопроходцы!
 За вами чеченский груз «двести» в путь!
 Буйнакс, Будённовск, «Курск» и Каширка,
 Гурьянова и Волгодонск идут!
 
 Не настал ещё час и минута,
 Нет ответа на старый вопрос.
 И всё тихо. – Да, тихо, как будто.
 И голубь вестей не принёс.
 
2002
 
Ну, что сказать мне? Как составить
 Изящной мысли полотно?
 Коль плавить – в печь. И не лукавить.
 Одно. – да не совсем одно.
 Как промелькнувшая улыбка
 В окне вагонном:
Миг – и нет.
 Мой поезд мчится чётко, прытко,
 И твоего – простыл и след.
 Мне ясно всё,
 И всё не ясно.
 Хочу закончить и начать.
 Всё неподвластное
 Подвластно.
И всё в надвластии
 Не в сласть.
 Где предрешённое?
 Где воли, свободной воли помазок?
 Ещё мне ждать? – Доколе?
 Всё ли ты сделал так,
Как сделать мог?
 
2002
 
Ни тем хочу быть и ни темским,
 И этим даже не хочу
 При всём признании вселенском,
 Хоть старец он, я не ищу
Восторгов алчных надруганья
 Над тем, кто ниже их, и тех,
 Кто в их тираньем пониманье
 Вобще уже не человек.
 Я лучше буду слушать маты
 Не очень трезвых мужиков.
 Там честно всё, там «в» и «на»,
И нету лизаблюдских слов.
 В глубинке, лишь, в глуши, в деревне
Я знаю, я среди своих,
 И почивать идёт на лавку
 Мой гордый и святой мой псих.
 Чем дальше вверх – тем гаже запах:
 Дерьмо, трясина, слизь и смрад,
 И лицемерные улыбки
 Тебя изысканно дарят!
 
 2003
 
Чудовищнее нет на свете
 Сонаты лунной, чем она.
 Ну, а теперь представь, мой милый,
Она – ого – твоя жена!
 Да ты же сдохнешь от банкетов,
 От всех концертов, светской грязи,
 И будешь вспоминать ты лето,
 Деревню, аистов, заразу –
Тварь – колорадского жука.
Как собирать его приятно! –
 Намного! Чем идти на бал,
 В театр, ещё куда-то,
 На что бы ты плевал, рыгал…
 
2003
 
 Моему другу

Ты родился и вырос на лоне природы,
 Вдали от проспектов и шума толпы.
 Ты, конечно же, знал, что такое невзгоды,
 И как вяжут из льна молодые снопы.
 
 Был ты крохой, на печке сидел баловался
 И гулял по аллеям меж картофельных гряд.
 Солнце-царь со всем пылом тебе улыбался,
 И Дар-ветер твоим лепетаньем был рад.
 
 Время медленно дремлет в жизни нашей начале,
 День – за месяц, а месяц за год почитай.
 Ты не понял, как все. – Так дано на скрижали,
Как становится снова потерянным рай.
 
Ты из семидесятых, золотых и закатных,
Как и я, столь любимых, далёких годов.
 Справедливость и честность, иным непонятных,
 Ты впитал, ты познал и на жертвы готов.
 
Твою юность, как юность всего поколенья,
 На смутное время разлили как блин,
 Не в том масле и повар не в том настроеньи,
 И блинки не выходят один да в один…
 
 Я люблю выпускать голубей под конец,
 Я с голубками рад ворковать поначалу.
 Ты, мой друг, безуспешных дорог удалец,
Жизнь – в пути, не дозволь, чтоб тебя обогнала.
 
 2003
 
 Не от своего лица

Юля, Юлечка, Юлюсик – пышечка моя,
 Ты кораблик мой, маяк мой – лодочка моя.
 Ты качнёшься – я бледнею,
 Страшно утонуть.
 Ты прочна – я веселею,
 Жизни сладок путь.
 Ветерок-шалун нагрянет, мыслю – приласкай!
Ты судьбу мою и счастье мраку не отдай.
 Гром в дали, надменный, шарит; где бы сделать зло?
 А в молитвенном экстазе: Боже – повезло!
 Я скитался, я терялся в дебрях словарей,
 Я испить своё пытался у наук морей.
 Ты пришла, как из тумана, и сказала мне:
 "Без любви не будет счастья ни в одной стране".
 И взяла мои невзгоды, был тяжёл рюкзак.
Я не знаю, как иначе было бы не так.
 И схватив весла обломок на маяк гребу,
 Привыкать к невзгодам – их я посмотрю в гробу.
 Вдоль по жизни неразлучно мы пойдём вдвоём
Под палящим диким солнцем в шортах, под зонтом.
 Пыли млечный путь развеем мы своих дорог.
 Будем биться, а подробно знает только Бог.
 И в дали неразличимой пусть помашут нам
 На перроне наши внуки, они будут там…
В пустоту умчится поезд, в памяти внучат
 Имя бабушки и деда с честью прозвучат.
 
 2003
 
 Я буду просто отдыхать,
 Полоть спокойно в день по грядке
И в своё Царство привлекать
 Мечты и Радостной Загадки.
 
 Я буду тихо созерцать
 Чужих страданий мысль святую
 И вместе с опытом взлетать
 Свободно в бездну голубую.
 
 Поглажу утюгом бельё
 И уберу в своей квартире.
 Всё время лучшее моё
 Я посвящу познанью мира.
 
 Не буду брать я жён на зло
 И на добро их брать не буду.
 Ведь мне пока ещё везло,
 Везенье ж в этом будет чудом.
 
 Я буду мирно созерцать,
 Пока меня ты не заставишь
Идти хоть что-то поливать
 И на путь истины наставишь.
 
 2003
 
 Камень

Был камень, в поле он лежал,
 И был тот камень придорожный.
 От гор в долины путь бежал,
И всякий транспорт подорожный
Куда-то мимо проходил,
 Куда-то вдаль всегда стремился.
 Всему свидетель камень был.
 Движенье, жизнь – не шевелился
Тот камень только наблюдал,
И не текли под камень воды,
 Да, видно, он мечтал, вздыхал,
 Про царства знал и про народы.
 Да мнил себя твердыней всех,
 Всех добродетелей прекрасных,
 И чудился ему успех
И взоры дам, и той неясной,
 Что с ним разделит взгляд в пути
На все события и беды.
 Но камень, он не мог пойти
 И предложить не мог беседы.
 Он нем был. Это – суть и плоть.
 От камня можно ли добиться
 Паренья, хоть теченья вод
Ему всю вечность будут сниться.
 Чесал бока кабан дикой
О камень, люди проходили,
 На час, на два найдя покой,
 Заснув, у камня проводили.
То был какой-то прошлый век,
Сменились царства и столицы.
 И в жизни новый человек
 Шоссе построил и с торицей
От цели в цель свой путь ужал,
 Забросил старую дорогу.
 Что камень? всё ли он лежал?
 Лежит ли? или понемногу
В нём испарилась вдруг душа?
 И удалившись неспеша,
 Вновь ищет истины дорогу?
 
 2003
 
Эпиграмма
 
 Мир просто воз сена,
 Народы – ослы, что везут;
 К себе каждый тянет отменно –
Английский осёл среди лидеров тут,
И это, увы, несомненно!
 
 (Перевод из Байрона), 2003.
 
На моё тридцатитрёхлетие
 
Сквозь жизни мрачную дорогу с туманом, грязью пополам
 Я притащился, Боже правый, уж к тридцати и трём годам.
 Что мне оставили они?
Ничто – лишь цифру тридцать три.
 
 (Перевод из Байрона), 2003.
 
 Шофёр с неотрубленной левой рукой,
Хотя у арабов рубили бы справа.